Постижение истории: как отделить мифы от фактов

Автор: Дулат Тулепов.

Согласно мнению ученых, одной из главных проблем на современном этапе развития Казахстана является наличие в обществе устоявшихся заблуждений и мифов, противоречащих объективным историческим исследованиям. Эксперты полагают, что модернизация историчес­кого сознания должна быть направлена на изучение точных фактов. В этом плане особая ответственность возлагается на оте­чественных историков. Предлагаем вашему вниманию разговор с руководителем научно-образовательного фонда «Аспандау» Канатом НУРОВЫМ о конструировании исторической памяти.

— Канат Ильич, какие, по вашему мнению, заблуждения и мифы противоречат объективным историческим исследованиям, от каких устаревших догм и концепций следует избавиться отечественным историкам?
— История любого народа полна мифов, связанных как с культурной мифологией древних предков, так и с политическим мифо­творчеством исторических личностей и их социального окружения. Соседние народы сочиняли мифы про нас, порой недружественные. Царская Россия и СССР тоже немало постарались в насаждении исторических мифов. И задача историков — отделить зерна от плевел. Выяснить, что является правдой, а что вымыслом. Не секрет, что главные этнообразующие мифы в истории казахов о «Трех сотнях қазақов» («Уш жуз алаш») и мифогенетическом старшинстве всех жузов, а также их родов и племен, так и остались пока неразгаданными. Поэтому нельзя их просто принимать на веру или с ходу отвергать.

Мифов очень много, и даже их перечисление займет очень много времени. Поэтому остановимся только на некоторых из них. К примеру, зловещая роль джунгаров в отечественной истории. Некоторые говорят даже о том, что джунгары устроили в XVIII веке геноцид казахского народа. Пострадавшие на юге Казахстана от джунгарского нашествия казахи обозначили эти годы «Великим бедствием» («Актабан шубырынды»). На самом деле источники не подтверждают факт геноцида. Были, конечно, войны, но были и периоды мирных дружественных отношений между двумя народами. Заключалось много смешанных браков. Матерями многих известных исторических личностей являлись джунгарки. Элита вообще была тесно связана. Толе би, Казыбек би, Маласайры батыр спокойно посещали ставку джунгарского правителя, в свою очередь представители джунгарской знати нередко гостили у казахов.

Также большим мифом является советское представление о казахском кочевом феодализме, основанное на исследовании манапства в кыргызских кровно-родственных родах и племенах, не имевших никакого отношения к казахским родам и племенам. Никто просто не мог себе представить, что казахи были свободными людьми и не были никогда каким-либо образом закрепощены своими правителями.

— Есть мнение, что сегодня для успешного формирования исторической памяти необходимо преодолеть ряд преград. Каких?
— Да, и таких преград, как минимум, несколько. Например, слабость критического мышления у людей, читающих исторические труды, и зажатость самой историчес­кой науки в «прокрустовом ложе» одной лишь историо­графии. Тогда как нужна вся палитра прикладных исторических (и не только) наук, начиная от источниковедения, археологии и заканчивая герменевтикой и микроисториями (семейными и личными воспоминаниями простых очевидцев эпохи).

Кроме того, информационное давление извне. Мы живем в эпоху глобализации, и этот океан информации просто размывает наш островок. Это объективная вещь, с которой необходимо жить, как голландцам, которые веками ведут борьбу против наступающего моря.

Стоит отметить и не всегда эффективные действия чиновников. Государство вкладывает огромные деньги в популяризацию отечественной истории, но мало какие из книг, изданных за государственный счет, вызвали серьезный интерес в обществе. Как мне видится, проблема здесь в том, что задача популяризации отечественной истории у нас идет в связке с задачами по развитию науки. Все это поручается академическим структурам, где знают, как проводить научные исследования, но понятия не имеют, что такое популяризация, как работать с широкой аудиторией в современном мире. Мне кажется, стоило бы задуматься о создании отдельного центра популяризации отечественной истории, который отвечал бы за работу на данном направлении.

— Как влияет социальный и государственный заказ на историческую науку?
— Государство требует от историков вклада в консолидацию населения. То есть с точки зрения власти историк не должен концентрировать свое внимание на тех моментах, которые разделяют наше общество по национальным, религиозным, региональным и прочим признакам. И, наоборот, должен обращать больше внимания на то, что сплачивает людей. Конечно, такого давления со стороны государства, как в советское время, уже нет. Но мы еще не избавились от догматичного подхода к изучению истории.

Что касается социального заказа, то здесь не все так просто. В силу объективных причин у нас нет бесспорного преобладания какой-то группы. Общество фрагментировано, и каждая группа хочет «заказывать свою музыку». Многие историки тесно связывают себя с одной из групп, по сути превращаясь из ученых в идеологов.

— Насколько важно конструирование исторической памяти и казахстанской политики идентичности?
— С точки зрения национальных интересов это крайне важно. Как мы сохраняем единство своих семей? Рассказываем детям о своих корнях, развешиваем в доме портреты отцов-дедов-прадедов, передаем из поколения в поколение семейные предания, внушаем и поддерживаем чувство гордости за фамилию. Любое государство проводит точно такую же по смыслу политику, естественно, в больших масштабах, чтобы граждане осознавали свое общее прош­лое, свою близость.

Любая историческая концепция всегда несет в себе политический, социальный или идеологический контекст. Нет истории вне контекста. В данном случае контекст — это смысл, вкладываемый современным обществом и властью в свою собственную основу. История — это своеобразный «прожектор», который просвечивает общество из прошлого в будущее.

Можно сказать, что без собственной истории у нас не будет ни идентичности, ни общества, ни нации. Я считаю, что без собственной исторической памяти мы обречены оставаться маргинальным этносом без собственного целеполагания, а значит, и без будущего.

— Что нужно знать казахстанцам о таких понятиях, как криминализация истории и виктимизация этносов?
— Конечно, для меня лично было бы лучше оставить этот вопрос без ответа. Но если я так сделаю, то все, что я говорил, не будет заслуживать полного доверия. Криминализация истории — это пристрастный взгляд на историю, особенно на свою, как цепь преступлений, как правило, в отношении себя, а виктимизация этносов — это, соответственно, стремление представить какой-либо народ, прежде всего свой, в качестве жертвы этих самых преступлений, чтобы на почве реванша сплотиться в единую нацию. На негативе всегда легче играть, чем развивать в людях позитивные чувства.

Но надо признать, что криминализация истории и виктимизация этносов как элементы политтехнологий не случайно стали приметой современности. И причиной тому — беспрецедентно трагический XX век. Тема Холокос­та стала общеевропейской идеей новой идентичности для объединенной Европы вопреки традиционно консервативным установкам национальных правительств на написание «социально приемлемой» истории. И главным результатом победы общественной «политики памяти» стали принятые во многих европейских странах «мемориальные законы» с уголовным наказанием за отрицание Холокоста и оправдание преступлений нацизма.

К этому же разряду «мемориальных» относится принятая Конгрессом и Сенатом США резолюция, признающая голодомор — массовый голод на Украине в 1932-1933 годах — геноцидом украинского народа.

В свете всего этого понятно, что «политика памяти» и связанные с ней «матрицы восприятия» прошлого — это объективный процесс, тем более что и у нас есть проб­лемные зоны XX века: восстание 1916 года, гражданская война, голод 1921-1922 и 1931-1932 годов, политические репрессии 1930-1950 годов. И процесс их внутреннего национального осмысления пока еще продолжается.

Например, есть точка зрения, что голодомор казахов является социальным, а не этническим геноцидом, хоть и вызван целенаправленно проведенной в Казахстане «седентарной коллективизацией» — одновременным совмещением оседания кочевников и обобществления их скота. Такая точка зрения фактически сводит казахскую трагедию к развязанной большевиками классовой борьбе, что в немалой степени соответствует действительности. Без поддержки «красных» кочевых казахов, без их ненависти к «мелкобуржуазным» баям один Голощекин даже во главе Красной армии не смог бы организовать в бескрайней Великой степи всей этой трагедии. Но такая точка зрения не должна снимать ответственность с персоналий организаторов того «великого перелома», прежде всего со Сталина.

— Как вы считаете, какая национальная идея способна объединить наше общество?
— Қазақстан — это стан вольных людей, қазақов! Наша национальная идея давно зафиксирована в самоназвании нашего народа. И как классический либерал я полагаю, что единственная идея, которая может сплотить наше мозаичное общество, — это личная свобода человека.

Только свободный человек может позволить себе личностную открытость, под которой подпишутся все национальности в Қазақстане.

Надо развить именно эту общечеловеческую казахскую идею и вывести личностную открытость казахов с этнического, культурно-бытового уровня на уровень общегражданского национального характера. Историческая миссия этой национальной идеи — преобразовать пресловутое «прайвиси», закрытую свободу личности «от» общества в открытую свободу «для» общества. Тогда не только этническая идентичность казахов, но и гражданская идентичность всех казахстанцев будет противостоять постсоветскому и иному «суперэтническому» менталитету, станет единой «казахской нацией» всех граждан Казахстана.

Понятно, что личная свобода и личностная открытость неизбежно связаны с определенными издержками. Это долгий путь, но преодолеть его надо.

Источник - vechastana.kz