"Казакстан: национальная идея и традиции" К.И.Нуров, Происхождение традиционной структуры Казахстана

Для того, чтобы понять и осмыслить сущность «традицион­ной» структуры Казахстана, необходимо хотя бы прибли­зительным образом проникнуть в исторические «тайны» происхождения казахской народности. Тогда мы будем иметь воз­можности научно описать и обосновать её роль и место в истории человечества В этом стремлении не нужно искать авторских амби­ций. Это просто одно из правил методологии всемирно-историчес­кого подхода. Каждый народ, национальность и даже отдельная лич­ность имеют свою историческую функцию, без выяснения которой мы не сможем устанавливать историческую направленность и вза­имосвязь социальных событий. А выяснив эту историческую функ­цию, определив её роль и место, можно отразить историческую суть того или иного социального явления, его конкретную, случайную обусловленность законами исторического единства, исторической эволюции и исторической преемственности.

Но, к сожалению, происхождение казахской национальности, которая неразрывно связана с «традиционной» структурой Казах­стана, остаётся на сегодняшний день исторической «тайной», ко­торую нельзя назвать ни чёрным, ни белым пятном в истории. Все знают более-менее «достоверно», с разной степенью убеждённости, в зависимости от уровня научной информированности, что проис­хождение казахов как этноса относится к середине XV в. и связано с откочёвкой султанов Гирея и Джанибека от Узбекского улуса Абул- хаир-хана, в результате которой «узбекские беглецы», собравшиеся вокруг них, и стали называться «казаками» (А.Н. Харузин).

Мало кто подозревает, что происхождение казахов так и оста­лось «неразгаданной тайной» в исторической науке, и совсем никто не осознаёт, особенно в массе населения, специфически оригиналь­ное значение этнонима «казак», хотя его влияние ещё вполне живо в подсознании каждого казаха и в коллективном бессознательном всего народа Казахстана.

Чокан Валиханов (т. 1) так характеризует ситуацию изучения казахов в XIX в., веке, который отличался несравненно большим, чем когда-либо, интересом крупных учёных к казахскому этносу: «На­родность казахская не была никогда предметом серьёзного учёного исследования, даже дельных этнографических и нравоописатель­ных статей мы не читали, исключая «Описание киргиз-казачьих или киргиз-кайсацких орд и степей» Левшина и «Записки о киргиз- кайсаках Средней орды» Броневского».

Сегодня, в конце ХХ в., научная ситуация в истории Казахстана нисколько не улучшилась, а, наоборот, ухудшилась в отношении ис­следования исторического происхождения казахов, несмотря на то, что ещё Ч. Валиханов (там же, с. 308) предвещал, что «много чести будет тому, кто исследованиями объяснит происхождение «киргиз­ского» (казакского. — Прим.. авт.) народа, так как «миф о проис­хождении казахов мы не имеем никакой возможности [объяснить]» (там же, с. 163).

Это ухудшение обусловлено, с одной стороны, политическими причинами, так как фундаментальное исследование вопроса о про­исхождении казахов просто не вписывалось в советскую систему науки и образования вплоть до 90-х гг. ХХ в, а с другой — неотра­ботанным предположением Вельяминова-Зернова (Исследование о касимовских царях и царевичах) об однозначной и прямой увязке происхождения казахов с кочевыми узбеками Гирея и Джанибека, которое впоследствии было развито и оформлено в качестве мнения таким авторитетным антропологом, как А.Н. Харузин (К вопросу.. Кн. XXV), и которое в результате частого воспроизводства в научном обороте ХХ в. из научного предположения и предвзятого мнения превратилось в не подлежащий сомнению «исторический» факт.

Попробуем подробно разобрать это мнение, поскольку весь­ма интересным и любопытным представляется тот момент, что именно оно в советской исторической науке воспроизводилось и именно его рамки ограничивали более глубокие размышления об этом вопросе.

Думается, это связано со значением этнонима «казах». Данная точка зрения позволяла ограничиваться такими значениями этого термина, как «наездник», «кочевник», «передовой воин», «степняк», «бродяга», «удалец», «скиталец» и, на худой конец, «беглец» как самое нежелательное значение. В условиях советской науки было очень важным не доходить до основного и первоначального значе­ния этого названия: «свободный», «вольный человек». Даже если бы не работала внешняя цензура, то обязательно срабатывала бы вну­тренняя, подсознательная и бессознательная. Это очевидно.

А между тем именно это базовое значение данного этнонима даёт начало всем остальным значениям и пронизывает их, отражая в истинной мере сущность и структуру «традиционного» общества казахов, существовавшего в относительно неизменном состоянии на протяжении шести веков, от XIII до XIX в.

Это «традиционное» в расширительных смыслах слова («доко­лониальное» и «сохраняющее традиции») общество казахов сло­жилось ещё в XIII в. среди тюркских племен Великой степи (в том числе Монголии) и существовало как общество именно свободных людей, как свободное, в смысле индивидуального суверенитета лич­ности, а не общества или государства.

Особенно важно подчеркнуть, что это самоназвание «казак» от­ражало скорее западное понимание и существование свободы в её индивидуалистическом смысле; было этническим символом наро­да, который жил свободно именно во внутриполитическом аспек­те. Аргументы к тому будут приведены ниже, а сейчас необходимо разобрать классическую точку зрения А.Н. Харузина, которая по­зволяла советской науке не входить в более подробное и серьёз­ное разбирательство происхождения и существа казахов. Вот что он пишет по этому поводу: «Разнородные мнения, высказываемые многочисленными авторами, страдали часто тем существенным не­достатком, что интересовавшиеся происхождением «киргизского» (казакского. — Прим.. авт.) народа искали, так сказать, начало его во временах крайне отдалённых, даже древних. Между тем мы не имеем никаких фактических оснований приписывать «киргизам» (казакам. — Прим.. авт.), в современном смысле этого слова, более раннее происхождение, чем середина XV в. Те смутные сведения, ко­торые даются Фирдоуси в XI в. и ещё раньше Константином Порфи­рородным в Х в. о «казаках», «казакии» и «ханах казацких» — далее четырёхсотлетний промежуток полного отсутствия (от XI до XV в.) упоминания о киргизах (казаках) — не позволяют им приписывать более древнего происхождения и ставить «казаков», упоминаемых

Фирдоуси и Константином, с «казаками» XV в. в какую-либо серьёз­ную генетическую связь. С другой стороны, почтенные историче­ские факты, указывающие на происхождение современных «кир­гизов» именно в половине XV в., и исторические указания на их непрерывное существование вплоть до наших дней не позволяют сомневаться во времени возникновения интересующей нас народ­ности... двое из султанов рода Джучи-хана, по имени Джанибек и Гирей, опасаясь преследований со стороны Абулхаира, бежали из Дешта в Моголистан приблизительно в 1456 г. ...Когда Абулхаир- хан умер, то в Узбекском улусе поднялись смуты и неудовольствия; большое количество народа откочевало к Гирею и Джанибеку, так что в скором времени вокруг них собралось до 200 000 человек, а узбекский улус пришёл в упадок. Так как Гирей и Джанибек сами, а потом и большая часть собравшегося вокруг них народа были бег­лецы, скитавшиеся некоторое время без приюта, то их и прозвали казаками» (Харузин А.Н. К вопросу.. С. 49—51).

Вот этим классическим положением Харузин разом свёл на нет всё-таки уже существовавшие «разнородные мнения, высказывае­мые многочисленными авторами», в том числе и классический труд Левшина «Описание киргиз-казачьих или киргиз-кайсацких орд и степей», что органическим образом вписывалось в советскую исто­рическую науку, да и в постсоветскую, пожалуй, тоже.

А между тем он основывался лишь на предположении Велья- минова-Зернова, перевёдшего Тарихи-и Рашиди Мухамед-Хайда- ра, о том, что «...казаки (узбек-казаки) Мухамед-Хайдара положи­тельно не что иное, как нынешние же казахи, которых мы, русские, привыкли звать киргиз-кайсаками... Если автор Тарихи-и Рашиди и пишет, что его казаки около 1533 г. исчезли совершенно, то он выразился слишком резко. Его казаки не исчезли, а только на вре­мя сошли со сцены. Именно они, а не какие-либо другие казаки — предки нынешних казахов или, что то же, киргиз-кайсаков» (Велья- минов-Зернов В.В. Исследование... Ч. 4. С. 228).

Здесь важно отметить следующие вещи: сам Вельяминов-Зернов, как и положено, вслед Мухамед-Хайдару называет казаков Джани- бека и Гирея «узбек-казаками», признаёт наличие «каких-либо дру­гих казаков» на территории Великой степи в то же самое время с «узбек-казаками», а также и то, что последние, то есть именно «узбек- казаки», «сошли со сцены». Значит, вполне возможно, а может быть и единственно, поскольку указаний на их физическое уничтожение нет и быть не может, эти узбек-казаки, которых до сих пор считают предками и первоначалом казахского народа, сами влились в ряды «каких-либо других казаков», числом не меньше их самих, как это позднее произошло с «ногай-казаками» (Харузин А.Н. Киргизы Бу- кеевской... Вып. 1. С. 35), и лишь впоследствии вместе с ними и выш­ли на сцену, но уже не как «узбек-казаки», а как казаки вообще, что вполне понятно. Стало быть, предположение Вельяминова-Зерно- ва правомерно, но не вполне верно, а если быть корректнее, верно лишь отчасти. Всё остаётся на своих местах, меняется только смысл: узбек-казаки действительно предки казахской народности, но не они одни; просто казаков, без каких-либо приставок и добавок типа «ногай», «узбек», «кыргыз», «орыс» и т.д., тоже должно считать та­ковыми, если не в первую очередь. Следовательно, для связывания начала происхождения казахского этноса с второй половиной XV в. исторические указания Мухамед-Хайдара на узбек-казаков Джани­бека и Гирея не дают достаточных логических оснований.

Ко всему прочему, если учесть тот факт, что Вельяминов-Зернов не специально исследовал историю казахского народа, а лишь увлёк­шись предками касимовского царевича Ураз-Мухамедда, который был «казакским» султаном, и что ему, как он сам говорит, «удалось... определить... начало и постепенное развитие всей династии ханов и султанов киргиз-кайсацких», а не начало всего казахского народа, то необходимо признать, по-видимому, беспочвенность категорично­го утверждения Харузина о «начале происхождения «киргизского» (казакского. — Прим.. авт.) народа» в «половине XV в.».

Чтобы окончательно рассеять убеждение в несомненной пра­вильности привязывания происхождения казахского этноса к 1456—1459 гг, необходимо обратиться к такому фундаментально­му научному труду в историческом, а не только в этнографическом или антропологическом смысле, как «Описание киргиз-казачьих или киргиз-кайсацких орд и степей» А.И. Левшина

В части II, в исторических известиях о киргиз-кайсаках, говоря об их имени, Левшин утверждает, что:

«киргиз есть название народа, известного не связями своими с киргиз-кайсаками, но древнею против них враждою, и доныне су­ществующего под именами кара (чёрных) киргизов, закаменных киргизов и бурутов. Слово «кайсак» есть испорченное имя казак, которого древность, как уверяют некоторые восточные писатели, восходит далее Рождества Христова. Не будем входить в разыска­ние, справедливо или не справедливо его мнение, но скажем, что название казак, перешедшее в средних веках ко многим отраслям русского племени, принадлежит киргиз-кайсацким ордам с начала их существования, и что они себя и доныне иначе не называют, как казаками (казак). Под сим же именем известны они персидцам, бу­харцам, хивинцам и прочим народам Азии. Китайцы... до XVIII ст. и в России не знали киргиз-кайсаков, но именовали их казаками, казачьею ордою» (Карамзин Н.М. История Государства.. Т. IX. Ч. II, гл. 1. С. 2).

Далее и нам следует в силу указанной древности и принадлеж­ности казахам имени «казак» [кхазакх], во избежание досадных не­доразумений в процессе научного исследования, называть древних казахов «казаками», как бы на время отнимая это имя у казаков настоящего времени, составляющих разные субэтнические группы русской национальности. Это в том числе необходимо и для адек­ватного восприятия неспециалистами приведённых в данной рабо­те цитат, относящихся к казахам под именем кайсаков, киргизцев, киргизов и т.п.

Вот что пишет Левшин о казахах в главе «Об источниках для истории киргиз-казаков»:

«Большая часть русских писателей полагает, что первые казаки произошли или составились у татар (монголов. — Прим.. авт.); что у них же родилось название казак, и от них перешло ко всем от­раслям прежде бывших и ныне существующих казаков. Мысль сию, к которой мы уже привыкли, опровергают восточные историки, утверждая, что казаки составляли самостоятельный и независимый народ в отдалённейших веках нашего летосчисления. Некоторые даже относят их существование далее Рождества Христова. Досто­верно то, что Фердевси, или Фирдуси, живший около 1020 г., то есть за два столетия до появления монголо-татар на западе, в «Истории Рустема» упоминает о народе казаках и ханах казакских. Из сочине­ний его и древнейших летописей персидских, которыми он пользо­вался, известно, что казаки древние, подобно позднейшим, просла­вили имя своё грабежами и набегами; что главное оружие их были копья, и что посему в Азии начали называть их именем всякую тол­пу наездников, вооружённую копьями и занимающуюся ремеслом подлинных казаков, т.е. разбоями и нападениями на соседственные земли. Итак, татарские казаки, почитаемые нами за первоначаль­ных казаков, были только подражатели, и название их не татарское, а занятое у другого народа» (Левшин А. И. Описание... Ч. II).

Из этого авторитетного положения вытекает новое обстоятель­ство довольно неожиданного характера: не только узбек-казаки Джанибека и Гирея, то есть могулистанские, могут не считаться за первоначальных предков казахов, но и сами так называемые мон­голы, будучи на западе Великой степи, не могут ими считаться, хотя они как «татарские казаки» существовали точно до распада Золо­той Орды.

При этом не следует думать, что нам, народу Казахстана, как своеобразному наследнику «казачьих орд», не трудно было разы­скать сведения именно такого характера, дабы увеличить древность своего происхождения. Во-первых, эти сведения вводят в растерян­ность даже самые решительные круги учёных в отношении патри­отического настроя и намерения построить историческую науку Казахстана как «казахскую». Во-вторых, альтернативных «Описа­нию казачьих орд» Левшина работ не существует (и составить их уже нет никакой возможности как в силу кадровых, так и в силу архивных проблем). В-третьих, Левшин был настолько негативно настроен к казахам в части личного, субъективного отношения к ним, что такой выразитель общего мнения советской науки, как В.И. Ванштейн, называет его «шовинистически настроенным «на­учным авторитетом» (Радлов В.В. Из Сибири.. С. 667) и даже берёт под сомнение его научный авторитет, несмотря на то, что именно Радлов, которому и посвятил свою статью Ванштейн, назвал Левши­на научным авторитетом (там же, с. 184—186), а Ванштейн лишь «закавычил» эту характеристику.

Не будем входить в подробное разбирательство, почему Лев- шин так «негативно» относился к казахам, можно ли назвать такое отношение шовинистическим и можно ли вообще ставить под со­мнение научную объективность Левшина, так как всё это предмет историографического и источниковедческого анализа. В данном же случае, нас интересующем, необходимо лишь признать, что столь значительное удревнение начала казахской народности, вероятно, никак не могло входить в сферу его личных устремлений. Поэтому мы без колебаний должны, в соответствии с научной открытостью, привести его дальнейшие в этом отношении показания:

«Известие сие делает толкование и переводы слова «казак» из­лишними. (В Джагатайском подлиннике записок известного Бабер- Мирзы несколько раз встречается слово «казак» в значении бродяги, и производные от оного казаклык, бродяжничество; казакламалак, бродяжничать, скитаться; но значения сии явно заимствованы от образа жизни народа, называемого казаками. Во время владычества татар в России люди вольные из крестьянского сословия называемы были казаками, то есть имеющими право переходить из одной зем­ли на другую по своему усмотрению. От сего класса людей проис­ходит название казаков запорожских и донских: беглецы из русских владений, поселившиеся на берегах Днепра и Дона, удерживали или присваивали себе имя казаков, то есть людей вольных: иногда их шайки назывались также вольницами, словом, однозначущим с именем казак. — Прим.. Г. Сенковского).

Значения, сему слову приданные впоследствии, суть уже приме­нение и приспособление к образу жизни или вооружению перво­бытных казаков; но самое название их как имя собственное народа не подлежит ни переводам, ни этимологическим спорам. Следова­тельно, тщетно трудились те, которые производили оное от козяв­ки, козы или козьих шкур (Карамзин Н.М. История Государства.. Т. V), от кыпчака (История Абулгазы Баядура. Ч. 9, гл. 9), от косы Днепровской (История Польской республики), от словянского пол­ководца Козака (Синопсис), от хазар (Г. Сестренцевич. История Таврии) и т.д. Впрочем, несправедливость сих мнений и без того уже признана» (Левшин А.И. Ч. II. С. 40).

Как видим, удревнение происхождения казахского этноса вовсе не оброненное мимоходом соображение, а развиваемое научным образом с помощью исторических источников центральное поло­жение «Описания казачьих орд» Левшина. Остаётся лишь удивлять­ся, как долго и упорно современная историческая наука обходит его, не имея смелости ни объяснить его, ни отвергнуть, и предпо­читает вообще о нём не упоминать: называет его «недоразумени­ем» (Кляшторный С.Г., Султанов Т.И. Казахстан. Летопись.. С. 250), многократно используя труд Левшина в научном обороте. А ведь из этого центрального положения вытекает, что «монголо-татары» называли «людей вольных» казаками уже в XIII в., следовательно, у них самих «вольные люди» были весьма распространённым, веро­ятно, классом общества; если они русских вольных людей из крес­тьянского сословия называли отдельным понятием и признавали за ними их волю и даже поощряли её, скорее всего, против воли бывших хозяев этих русских беглецов, давая им право перехода «из одной земли на другую». Таким образом, не будь у «монголо-татар» этого класса казаков, наверняка политически значительного, то, ве­роятно, мы никогда бы не имели дело в истории человечества с со­временным русским казачеством (по крайней мере, донским), ибо его предки были бы легко уничтожаемы регулярными степными во­енными подразделениями Золотой Орды или быстро возвращаемы на место.

Стало быть, «казаки первобытные или древние» есть, прежде всего, люди вольные каждый по отдельности, что весьма примеча­тельно для Востока вообще как метакультурного социума. Как та­кое стало возможным раньше, чем на Западе, и почему Чингисхан составлял из них свою гвардию (Хрестоматия по истории средних.. С. 78.), согласно сведениям «монгол-ун ниуча тобчан», необходимо будет разъяснить в дальнейшем. В данный же момент важно лишь отметить, основываясь на сведениях Левшина о непереводимости самоназвания «казак» и его неподверженности «этимологическим спорам», как собственного имени народа, вполне правомерным бу­дет предположить наличие в наиболее глубокой древности в Цент­ральной Азии, до «древних казаков», народа с именем «казак» или подобным именем, не факт, что монголо- или тюркоязычного и, вероятно, вынужденного вести «вольный образ жизни» в условиях Востока.